Гайджин - Страница 9

Разан облачился в темный летний костюм, белую рубашку, черный галстук и вернулся в альков. Там он отломил одиноко стоящую розовую розу, прикрепил ее к бумажному фонарику и обернулся к телохранителям и Корейцу, ожидавшим его у раздвижной двери.

Ни один не проронил ни слова, когда они покидали квартиру. К этому всех приучил Разан. Молчание — это дисциплина. Молчание позволяет женщине прорасти в нем.

* * *

Во влажных сумерках Алекс Бендор и члены ее клуба любителей бега заканчивали пробежку в одну милю по колено в воде на Куин-Серф-Бич. Они тренировались для участия в ежегодном «Заплыве в открытом море» на Вайкики, который проходил обычно в сентябре; двухмильный забег по воде Санс-Суси-Бич до Дюк-Каха-намоку-Бич. Она бежала третьей позади Рамона, лидера команды, поджарого молодого филиппинца с повязкой на голове и в красной футболке с надписью «Живи — не думай».

Алекс увлекалась бегом, но Рамон был настоящим фанатиком. Он вообще мало что делал, только посещал петушиные бои да ухаживал за своей машиной. Быстрый темп, который он задал, был вполне ей по силам. Это отвлекало от мыслей о сыне, Саймоне, который должен был вернуться из Японии и уже на день опаздывал. Никакие уговоры Алекс не могли удержать его от поездки туда. Саймон должен был отблагодарить женщину, которая спасла ему жизнь. Ненависть Алекс к этой женщине, пославшей его в Японию, была безмерной.

Рамон неистощим. Он не снизил темпа после того, как они выбрались из воды. Он повел за собой Алекс и остальных сначала по почти пустынному пляжу, затем по парку Куин-Серф. Мимо двух мальчишек в коротких футболках, играющих в волейбол, мимо мерцающих светлячков, роящихся у оснований королевских эбеновых деревьев, мимо хохочущих гавайцев, запускающих гигантские воздушные змеи в темнеющее небо.

«Боже Праведный, — подумала Алекс, — этот ублюдок действительно нас доконает. Он собирается пробежать с нами по парку Капиолани, а это еще миля и три четверти».

Устав и почувствовав судорогу в правой икре, Алекс пропустила вперед трех бегунов.

Боже милостивый, только не дай Саймону умереть в Японии.

— Меня тревожит, — сказала она своему сыну, — то, что, может быть, ты поступаешь так, руководствуясь ложным мотивом. Давай разберемся в этом, детка. Ты любишь хватать тигра за хвост, ты сам это знаешь.

Саймон был профессиональным вором. Он говорил ей, что в минуты чрезвычайной опасности он способен на такое, что в обычной обстановке просто невозможно. Только в риске он видит смысл жизни.

Он взял ее руки в свои и нежно сжал.

— Это то же самое, что ходить по канату без страховки. Я должник Эрики: она спасла мне жизнь, и это значит, что часть меня принадлежит ей. Теперь, если я не возвращу себе эту часть, я возненавижу ее, а я этого не хочу. Благодарность — тяжелая ноша, особенно для меня. Хорошо, ты не одобряешь, что Эрика...

— Я не говорила, что она мне не нравится.

— Алекс, Алекс. Разве я не вижу? Ты порой смотришь на нее та, будто хочешь оторвать ей губы. Мне бы хотелось, чтобы вы поладили. Ты ей нравишься.

— Я думаю, что ты любишь ее за нас обоих. Между тем ее сестра сидит в дерьме по уши, и ты можешь погибнуть, вытаскивая ее оттуда.

Саймон отвел взгляд.

— У меня нет выбора. Если бы не Эрика, я бы погиб. Ее сестре грозит то же самое, если не вытащить ее из Японии. Наше правительство не поможет, а правительству Японии наплевать.

Он посмотрел на мать.

— Самое трудное для меня, моя хорошая — это просто оставаться здесь и наблюдать за происходящим.

Со слезами на глазах Алекс обняла его.

— Эрика спасла, и Эрика погубила. Думаю, что со временем я смогу научиться любить ее, но сейчас она того не стоит. Меня совсем не привлекает перспектива получить тебя в целлофановом пакете. Думаю, что осуществить то, что ты задумал, будет чертовски трудно. Но, кто не рискует, тот не пьет шампанского.

Он усмехнулся и нежно провел кулаком под ее подбородком.

— Не беспокойся, со мной все будет в порядке. Я, как Ван Гог. Что бы ты мне ни говорила, у меня входит в одно ухо, да там и остается.

Никаких драматических сцен прощания. Никаких слов. Саймон, может быть, останется в живых, но Алекс не пережила бы прощания с ним — это точно. Она бы просто рассыпалась перед ним на кусочки. Она так любит его! Однажды утром она проснулась в своем роскошном доме, который они снимали в районе Монт-Танталус в Гонолулу, и почувствовала, что он уехал. Едва дыша, она встала с постели, оделась в домашний халат и поспешила вниз, в его комнату.

Пусто. Кровать убрана. Утренний свет проникал сквозь стеклянные раздвижные двери спальни, за которыми был виден аэрарий, построенный из норфолкской сосны собственными руками Саймона. Все на своих местах в комнате такой же аккуратной, как и сам Саймон. Бумаги, которые он оставил, тоже были аккуратно разложены на три стопочки на белом письменном столе. Алекс посмотрела на них сквозь слезы. Завещание Саймона, страховки, ключи от депозитных сейфов, имущественные документы, чековые книжки. Письмо к адвокату, нотариально заверенное, назначавшее Алекс одним из двух душеприказчиков Саймона.

Долгое время она просидела на краю его кровати, оцепенело глядя поверх блестящего от дождя леса в сторону Японии.

* * *

Алекс Глэдис Бендор была шестидесятитрехлетней женщиной, очень высокой, с серыми бдительными глазами на продолговатом лице и крашенными светлыми волосами. В июльскую жару она носила короткий хлопчатобумажный спортивный свитер серого цвета, белые шорты и кроссовки. К бедру ее был всегда пристегнут шагомер для точной фиксации ее каждодневных пробежек и прогулок. Она жила на Гавайях уже тридцать лет, была вдовой и владела книжной лавкой в торговом центре Вайкики. Во время второй мировой войны она была блестящим дешифровалыциком. Это была работа, которая давала ей чувство превосходства над другими людьми, не потому что она была посвящена в какие-то секреты, а потому что эту работу мог выполнять один из тысячи.