Гайджин - Страница 49

* * *

Стоя в тени вяза, Саймон вглядывался в темный дом. Живущая в доме пара, которая готовила для Тукермана, явно, как говорил Даг, не относилась к разряду полуночников. Наступает десять часов — теплое молочко, вставные зубки в стаканчик с водичкой — и бай-бай.

Саймон взглянул на небо. Ни луны, ни единой звездочки. Прекрасно. С луной было бы хуже. Когда она на небе, трудно найти место, чтобы спрятаться.

Он вытянул руку в перчатке. Тверда — не дрогнет. Каждая частица тела безупречно повиновалась ему. Он почувствовал прилив жизненных сил. Черт, он может сделать все, что захочет. Любая хреновина в его силах. Он глубоко вдохнул соленый воздух. Здесь гораздо лучше, чем на западном краю острова, где ежедневно сваливают десятки тонн мусора на самую большую городскую свалку. И лучше, чем в любом другом месте острова, где, как говорил Даг, водятся четырехфутовые черные ямайские змеи.

Последняя радиопроверка перед взломом. Полицейские переговоры слышны громко и ясно, и ничего о чем-то подозрительном около дома Тукермана. Прекрасно. Тукерман проявлял заботу о местных полицейских, поэтому патрульная машина каждую ночь подъезжала к его дому. Если они не замечали ничего подозрительного, они даже не выходили из машины.

Следующее — Марша. Она вышла на связь без промедления.

— Никаких проблем, — сказала она. — Все тихо.

— Пока «вольно», — дал он ей команду и отключил рацию.

Еще один взгляд на парк, на темный, затихший дом, на выбранный туда подход.

Время. Пора.

Низко пригнувшись к земле, короткими перебежками от тени к тени, используя как прикрытия деревья, пни и кусты, он продвигался вперед, пока не достиг низкой сложенной из камня ограды позади дома. Там он бросился на мокрую траву и прислушался. Запах моря, мимозы, и рододендронов — и ни звука из дома.

Саймон встал на колени, расстегнул молнию своей черной сумки и вытащил очки ночного видения. Надев их, он поднялся. Фантастика. Почти как днем, вот что значит инфракрасное видение.

Все вокруг Саймона было четким и выпуклым. Маленький садик между каменной оградой и домом. Выложенная плитками дорожка вела от ограды к дому. Тачка, шланг для поливки и грабли валялись на дорожке. За этот прибор ночного видения Саймон заплатил восемь тысяч долларов — он стоит этих денег.

Он шел по дорожке, старательно обходя тачку и инструменты, оставленные садовником, затем, наступив на мягкую почву, подошел к подвальному окошку. Невероятно! Кругом такая преступность, а у людей такие поганые средства охраны. Даг давно ему говорил, что в девяноста процентах случаев охранная сигнализация ненадежна или минимально надежна. Например, на подвальном окошке Тукерманов не было решетки, потому что миссис Тукерман считала их уродливыми и ненужными в таком тихом местечке, как у них. Ни на окне, ни внутри никаких датчиков охранной сигнализации, которые могли бы сработать от вибрации. Нет даже чашки звонка сигнала, увидя которую, вор мог бы остановиться и задуматься. Глухо.

Внутри Тукерман установил кое-что для защиты: звонки охранной сигнализации, детекторы движения, фотоэлементы. Естественно, у него со всем этим сразу же возникли проблемы. Все, кто обзаводится этим хламом высокой технологии, сразу же обзаводится и проблемами. Сигнализация сработала несколько раз без перерыва. Дважды она включалась, когда Секора пылесосила, один раз перепуганная мышь наделала шуму, а однажды Тукерман катал шары для гольфа по полу, один из них укатился под кушетку, задел за провод сигнализации и — «прошу прощения, офицер».

Детекторы обнаружения движения часто срабатывали от двух далматинов Тукермана. Из-за собак фотоэлементы в доме пришлось перенести с уровня пола на уровень роста собак. На достаточную высоту, чтобы животные могли проходить под лучом, не пересекая его. Более чем достаточно для взломщика, чтобы проползти под ним, не затронув. Хорошие собачки.

Три ложные тревоги означали штраф или отключение всей сигнализации. У Тукермана их было больше, но такому краснобаю, как он, пошли навстречу й ничего не отключили. Он заплатил штраф, внес дань в пару полицейских благотворительных фондов и был прощен.

Его далматинов звали Трумен и Рузвельт. Рузвельт проглотил иголки и находился в ветеринарной лечебнице, поправляясь после операции на горле. Трумен теперь бродил до дому один, но чаще спал у двери в спальню Тукерманов или, пригревшись у плиты, на кухне. Как утверждала Секора, собаки были совсем не злые, милые и забавные, но им было уже по десять лет, и у них были свои причуды. Так что в отношениях с Труменом Саймон должен был действовать сообразно обстановке.

Саймон постучал в подвальное окошко. Это было для блага самого Трумена: на случай, если собака забрела в подвал. Ответа не последовало. Расстегнув свою сумку, Саймон достал ролик черной липкой ленты и оторвал два шестидюймовых куска. Он бросил ролик в сумку, застегнул ее и прикрепил полоски липкой ленты крестообразно к оконному стеклу. Сжав кулак, он ударил по стеклу и разбил его. Прилипшие к стеклу полоски липкой ленты удерживали разбитое стекло на месте.

Потянув за ленту, Саймон вытащил осколки битого стекла, опустился на одно колено и вырыл рукой ямку во взрыхленной почве. Он бросил в вырытую ямку склеенные липкой лентой осколки, тщательно выбрал оставшиеся в раме и все это закопал. Рама осталась пустой. Без стекла, она при беглом осмотре могла сойти за застекленную.

Просунув руку, он открыл единственную на окне задвижку, потом вытащил два длинных гвоздя, соединяющие верхнюю и нижнюю половинки окна. Гвозди были вставлены для того, чтобы снаружи окно не могли открыть, это была неплохая идея, но этого было явно не достаточно. Закопав гвозди, Саймон поднял нижнюю половинку окна, толкнул ставни и спрыгнул внутрь на бетонный пол.