Гайджин - Страница 37

— Капитан? — спросил де Джонг.

Она отрицательно покачала головой.

— Полковник.

Де Джонг улыбнулся и не стал поправлять ее. Конечно же, капитан приберег ее для себя. Она была гораздо красивее других, это было бесспорно.

Касуми сказала, что полковник сообщил ей, что ни ее семья, ни правительство не помогут ей. Он был важным человеком в правительстве и имел понятие о таких вещах. Кто-то еще станет ее хозяином вплоть до конца ее жизни и будет делать с ней все, что ему заблагорассудится. Полковник сказал, что ей очень повезло. И что он ей покажет, что нужно делать, чтобы угодить мужчинам.

Она упала на колени перед де Джонгом и со слезами на глазах умоляла его простить за то, что она собирается просить у него. Она недостойна, но она сделает для него все, что он ни попросит, все, если он только будет настолько добр, что возьмет у нее письмо и отправит его ее родителям по почте. Она очень их любит и не держит на них зла за то, что они сделали с ней. Она хочет, чтобы они знали об этом, и еще о том, что они навсегда останутся в ее сердце.

Какая странная, думал де Джонг. Совершенно неожиданна она задела его за живое. Но, думая о ней, он думал о полковнике. Как бы между прочим де Джонг спросил, японец или кореец этот полковник.

— Японец, — ответила она.

Взгляд де Джонга стал жестким. Он посмотрел через плечо на каюты, потом снова повернулся к Касуми. Он помог ей подняться на ноги и сделал это очень нежно. Умная девочка. Достаточно умная, чтобы запомнить хайку семнадцатого века. Достаточно умная, чтобы отличить японца от корейца. Или капитана от полковника.

Де Джонг был на «Укаи», потому что барон приказал ему это, потому что «Укаи» был единственным судном, пригодным для такого рода дел. И потому что капитана Пукхана можно было, напугать и купить по сходной цене. Ни один из высших офицеров не ступил бы на борт этой посудины без особой нужды. Если барон не упомянул ни о каком другом пассажире, значит он об этом ничего не знает. Барон Канамори болен, он уже вплотную подошел к зиме своей жизни. Но ум его остр, как бритва, и он очень точен во всем. Это качество он привил и де Джонгу.

Героин.

Это первое искушение. А искушение неизбежно одерживает верх над добродетелью.

Де Джонг вынул увядшую хризантему из своей петлицы и прикрепил ее к волосам Касуми над правым ухом. Она улыбнулась, прикоснулась к ней, и посмотрела на него с благодарностью, смутившей его. Это де Джонг должен был быть ей благодарен. Она только что спасла ему жизнь.

Карма.

Это она послала ее на борт «Укаи» предупредить и уберечь его.

Это она убила его жену, сестру молодого Канамори, и их маленького сына, когда они, спасаясь от налетов бомбардировщиков на Токио, перебирались в Каназаву и были заживо похоронены под снежной лавиной.

Это ока послужила причиной того, что мать де Джонга заперлась в гараже их дома, включила двигатель роллс-ройса и, оставаясь на заднем сиденье, задохнулась от выхлопных газов.

Это она убила молодого Канамори в Англии и привела де Джонга в Японию.

Карма сделала его гайджином.

Де Джонг взглянул на мостик. Эх, капитан, капитан. Все на борту этой старой калоши происходит с твоего ведома, старина. И именно ты решил прошлой ночью прогнуться перед полковником и устроить ему маленький праздник, подарив хорошенькую Касуми позабавиться в постельке.

Усмехающийся капитан Пукхан помахал ему рукой из окна своей рубки. Де Джонг улыбнулся и, подняв руку, пошевелил пальцами ему в ответ. Стань ягненком — и волк без промедления съест тебя. Чтобы избежать такой участи, де Джонг прибегнет к единственно надежным, с его точки зрения, мерам безопасности: подозрительности и насилию.

Он отвел Касуми в сторону, подальше от других детей, чтобы поговорить с нею с глазу на глаз. Это была самая рискованная часть его плана. Он теперь был вынужден доверять этой девочке, с которой познакомился всего лишь несколько минут назад. Один или два раза он оглянулся и заметил, что капитан Пукхан и его первый помощник наблюдают за ним. Уверенный, что их мысли не идут дальше сальностей, де Джонг нежно обнял ее худенькие плечики и поцеловал волосы. Он увидел, как Пукхан что-то прошептал своему первому помощнику, и глаза их замаслились. Гайджин, помимо всего прочего, был просто мужчина.

Де Джонг проговорил с девочкой еще десять минут, потом прикоснулся к своей кепке и начал прогуливаться по палубе. Ни дать ни взять средний путешествующий англичанин, совершающий утренний моцион. Моцион, правда, вскоре превратился в экскурсию по судну.

Де Джонг прошелся по палубе, непринужденно разговаривая с матросами, одни из которых счищали ржавчину с вылета лебедки, другие ремонтировали крышки люков. Обменялся несколькими фразами с ремонтником, найтовавшим масляные барабаны к мачте лебедки, выслушав от него целую лекцию о единственном на судне зенитном орудии, потом провел несколько минут в обществе корейца, который, не в силах более сдерживать свой природный позыв, писал сквозь перила в кильватерную волну.

Час спустя де Джонг вернулся в свою каюту и приказал обоим якудзам оставаться внутри, пока он не вернется. Никто из них не должен был ни под каким предлогом выходить из каюты, а также есть или пить то, что им принесут. Оружие должно было лежать наготове. Де Джонг все объяснит позже. Он сунул одну из своих бутылок шотландского виски в карман твидового пиджака и вышел. В машинном отделении было так жарко и так шумно, что нужно было кричать, чтобы быть услышанным. Поршни, клапаны, двигатели и шипящие бойлеры — все гремело, свистело, двигалось. И все это обслуживали три грязных полуобнаженных корейца.